Укутавшись в одеяло, я старался не дышать. А девушка сидела все в той же позе, лишь изредка чуть шевеля головой. Больше ничто в комнате не двигалось. Большой куст кизила под окном безмолвно купался в лунном свете. Ветер стих. До уха не доносилось ни единого звука. Такое ощущение, что я умер, сам того не заметив. Умер и теперь вместе с этой девушкой тону в глубоком озере в кратере вулкана.

Неожиданно девушка резко выпрямилась и положила руки на колени. Две белые коленки, что выглядывали из-под платья. Она вдруг отвела взгляд от стены, словно ей в голову пришла какая-то мысль, повернулась и посмотрела в мою сторону. Поднесла руку ко лбу, коснулась челки. Тонкие девичьи пальцы замерли на несколько секунд – как будто она старалась что-то вспомнить. Девушка смотрела на меня. Сердце глухо заколотилось в груди. Но, как ни странно, я не чувствовал на себе чужого взгляда. Быть может, девушка смотрела не на меня, а на кого-то или что-то за моей спиной…

На дне вулканического озера, куда мы погружались, было тихо. Вулкан спал уже много лет. В озере, как мягкая грязь, копилось одиночество. Слабый свет, проникавший сквозь толщу воды, расползался вокруг белесыми пятнами, словно обрывки воспоминаний о давно минувших днях. На дне признаков жизни я не заметил. Сколько времени она смотрела на меня… или на то место, которое я занимал? Время потеряло установленный ход. Здесь оно может растягиваться или останавливаться, откликаясь на порывы души. Наконец девушка неожиданно поднялась со стула, неслышно направилась к двери и, не открывая ее, беззвучно исчезла.

Она ушла, а я, замерев, по-прежнему лежал под одеялом. Чуть приоткрыл глаза и не шевелился. Может быть, она вернется, думал я. Пусть она вернется. Я так хочу. Но время шло, а девушки все не было. Подняв голову, я взглянул на светящиеся стрелки будильника у изголовья. Три двадцать пять. Я слез с кровати, коснулся рукой стула, на котором она сидела, и не почувствовал тепла. Внимательно осмотрел стул. Может, хоть волосок ее остался? Ничего. Я сел на стул, потер щеку и глубоко вздохнул.

Заснуть после этого не удалось. В комнате было темно, я забрался под одеяло, но сон все не шел. Из головы не выходила эта загадочная девушка, которая так меня заворожила. Я чувствовал, как нечто, ни на что не похожее и страшно сильное, зарождается в моей душе, пускает в ней корни, уверенно разрастается. Запертое в грудной клетке горячее сердце сжималось и расширялось независимо от моей воли. Сжималось и расширялось.

Я включил лампу, встал с постели и стал дожидаться утра. Читать не мог, музыку слушать – тоже. Вообще ничего не мог. Лишь когда стало светать, удалось ненадолго заснуть. А когда открыл глаза, подушка была холодной и мокрой. Похоже, во сне я плакал. Из-за чего? Непонятно.

В начале десятого под рев «родстера» появился Осима, и мы вдвоем стали готовиться к открытию библиотеки. Потом я сварил ему кофе. Осима научил меня, как нужно его делать. Сначала мелешь в кофемолке зерна, хорошенько кипятишь воду, снимаешь с огня, чтобы она не бурлила, и не спеша процеживаешь напиток через бумажный фильтр. В готовый кофе Осима чисто символически добавлял сахара – и никаких сливок. Он уверял, что так вкуснее всего. Себе я заварил «Эрл Грей». На Осиме была блестящая коричневая рубашка с короткими рукавами, белые льняные брюки. Он достал из кармана свежайший носовой платок, протер им очки и взглянул на меня.

– Что-то сегодня ты явно не выспался. Лицо у тебя такое.

– У меня к вам просьба, – сказал я.

– Что за просьба? Говори.

– «Кафку на пляже» хочется послушать. Пластинку нельзя достать?

– Не компакт-диск?

– Лучше бы старую пластинку. Интересно, какой у них звук. Правда, проигрыватель нужен.

Осима задумался, прижав палец к виску.

– Знаешь, кажется, у нас в кладовке стоит старая стереосистема. Только я не уверен, работает ли она.

Кладовкой служила комнатушка, в которой единственным источником света было оконце под самым потолком, выходившее на автостоянку. В беспорядке там были свалены ставшие почему-то ненужными вещи, оставшиеся от разных эпох. Мебель, посуда, журналы, одежда, картины… Кое-что еще представляло какую-то ценность, другие же вещи – а таких оказалось подавляющее большинство – были совершенно бесполезны.

– Когда-нибудь все-таки придется разбирать всю эту кучу, да не нашелся еще такой герой, – мрачно проговорил Осима.

В этой комнате, где время как будто остановилось, мы откопали старую стереосистему «Сансуй». Аппарат был сделан на совесть и когда-то считался последним достижением техники, но с тех пор прошло лет двадцать пять. На нем тонким слоем лежала пыль. Совмещенный с радиоприемником усилитель, автоматическая вертушка, колонки, сделанные под книжные полки. Там же отыскалась и коллекция пластинок. «Битлз», «Роллинг Стоунз», «Бич Бойз», Саймон и Гарфанкел, Стиви Уандер… Модная музыка 60-х годов. Пластинок было штук тридцать. Я достал одну из конверта. Видно было, что с ней обращались аккуратно, – заметных царапин я не обнаружил. Так же, как и следов плесени.

Еще в кладовке мы нашли гитару – все струны у нее были целы. Лежали стопки старых журналов с неизвестными названиями. Старая теннисная ракетка. Мы словно оказались на руинах недавнего прошлого.

– Это, наверное, его вещи – друга Саэки-сан. И пластинки, и гитара, и ракетка, – сказал Осима. – Я тебе уже говорил: он ведь жил в этом доме, вот его вещи собрали и сложили здесь. Хотя стереосистема вряд ли его – помоложе будет.

Мы перенесли систему и пластинки в мою комнату. Стерли пыль, вставили вилку в розетку, подсоединили вертушку к усилителю и включили. На усилителе загорелась зеленая лампочка, диск вертушки начал плавно вращаться. Стробоскоп, отмечавший число оборотов, покрутился немного, решил больше с ума не сходить и успокоился. Проверив иголку в картридже – она была вполне пригодной, – я поставил битловский диск из красного винила – «Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Пеппера». В динамиках ожила гитара – полились знакомые вступительные аккорды. Звук оказался гораздо чище, чем я думал.

– Хотя в нашей стране проблем – лопатой не разгребешь, но за уровень техники, по крайней мере, она достойна уважения, – восхищенно проговорил Осима. – Надо же! Столько лет стояла, никто не пользовался – и такой звук!

Мы послушали немного «Сержанта Пеппера». Мне показалась, что на вертушке получается другая музыка – совсем не то, что я раньше слышал на компакт-дисках.

– Так, воспроизводящее устройство мы имеем. А вот пластинку так просто не достать. Сейчас этот сингл – «Кафка на пляже» – большая редкость. У мамаши спрошу, вдруг у нее завалялась. А нет – так, может, она знает, у кого есть.

Я кивнул.

Осима поднял перед моим носом указательный палец, как учитель, желающий привлечь внимание ученика, и предупредил:

– Кажется, я уже говорил: ни в коем случае не крути эту мелодию, когда Саэки-сан здесь. Ни за что. Ясно?

Я кивнул.

– Как в фильме «Касабланка», – сказал он, мурлыкая первые ноты «Когда проходит время». – Никогда не ставь эту песню.

– Осима-сан, у меня такой вопрос… – решился я. – Вы случайно не знаете здесь девчонку? Ей лет пятнадцать…

– Где это – здесь? В библиотеке?

Я кивнул. Осима чуть наклонил голову набок, подумал и сказал:

– Насколько мне известно, никаких пятнадцатилетних девчонок в окрестностях не водится. – Он посмотрел на меня так, будто заглянул в комнату через окно. – Откуда у тебя эти странные вопросы?

– Да я вроде недавно ее видел.

– Недавно – это когда?

– Этой ночью.

– Значит, этой ночью ты здесь видел девчонку лет пятнадцати?

– Угу.

– Что за девчонка?

Я слегка покраснел.

– Обыкновенная. Волосы до плеч, в голубом платье.

– Красивая?

Я кивнул.

– А может, это просто видение, призрак, рожденный страстью? – приветливо улыбнулся Осима. – Чего только на свете не бывает. Для здорового гетеросексуала твоего возраста ничего странного в этом нет.